Погода в Тотьме C

город Тотьма » Туризм » Молча в тайге

Молча в тайге

Туризм
601
0

— Не знаю.

Когда мы добрались до зимовья, Соболь был уже тут, и, судя по следам, давно. И не чувствовал своей вины.

Иннокентич заскрипел зубами и даже побледнел от злости. Сбросил лыжи, подошел к красавцу и поймал его за хвост, Соболь завизжал. Иннокентич раскрутил его над головой и грохнул о землю. Казалось, вся тайга наполнилась визгом. Остальные собаки бросились к Иннокентичу на помощь, стараясь вцепиться в Соболя: таковы уж псы.

Растопив печку, я залез на нары. Иннокентич молчал. Потом вытащил из мешка трех соболей и начал их обдирать. Я положил рядом свою добычу.

Иннокентич сделал ножом продольные разрезы на лапках и снял шкуру, как меховые чулки. Потом вытянул пальцы тупым концом лезвия ножа и обрезал их у основания коготков. Повертел головой, увидел бечевку на гвоздике над столом, привычным движением сделал петлю на основании хвоста и из пушистого красивого хвоста вытянул ниточку свекольного цвета.

Я возился часа три, пока снял с соболя шкурку. Иннокентич мрачновато поглядывал на мое вспотевшее лицо и что-то ворчал себе под нос. Мне он не сказал ни слова, просто молчал. И это молчание было тягостно.

Морозы стояли крепкие, заснеженные деревья вмерзли в воздух, как в лед.

Наши запасы подходили к концу.

В те дни только старательная умная Чара работала до конца вместе с нами. Чара всегда была умницей. Иннокентич считал, что ее цена на вес золота. К работе она относилась серьезно. Она была очень сильной собакой и любила подраться, но во время работы подавляла в себе, любые собачьи желания. Только и Чара ошибалась. А как она переживала свои промахи!

Однажды она нашла след норки, молча пошла по нему. Добралась до полыньи и только тут поняла свою ошибку: это был отпятный след.

«Что же это я, старая дура!» — взвизгнула она и кинулась назад, будто ее ударили.

От голода Шельма и Ральф выбились из сил и вернулись к зимовью раньше нас.

Когда Шельма и Ральф увидели лицо Иннокентича, они стали жмуриться и поползли к нему на животах. Они поняли, что к чему, их стали мучить угрызения совести.

Их он не тронул, просто делал вид, что не замечает. Когда же разлил собачью еду по лоханям, они продолжали щуриться и отворачивались. Стыдились. Потом убежали в тайгу не евши. Стемнело совсем, и вдруг мы услышали лай.

— Однако, соболя загнали, — сказал Иннокентич, прислушиваясь. Взял фонарь и встал на лыжи.

Хобаки захлебывались от восторга: подвернулся случай искупить свою вину чужой кровью.

У нас оставалось всего лишь немножко муки, сухарей и соли. Дичи никакой, все куда-то подевалось. Изредка удавалось убить кедровку. Собаки голодали вместе с нами.

Ральф уже самостоятельно загнал четырех соболей, и Иннокентич подумывал даже написать «папе Коле» письмо, намекнуть, что вообще-то, по доброте душевной, собачку он может оставить у себя. Ничего, мол, пусть живет.

— Собака должна жить в тайге, а не на автомобиле кататься, — оправдывал Иннокентич свои намерения.

Я почти перестал его бояться.

Как-то мы шли по путику, где нет капканов, промышляли, как могли, и вдруг старик окликнул меня. Я никогда не видел его в такой ярости.

Он ткнул пальцем вниз. Это был след Соболя.

Оказывается, он шел вместе с нами вдоль путика и устраивал лежки, отсыпался, когда другие собаки работали. Через каждые полверсты он ложился отдыхать. А возвращался вместе со всеми и делал вид, что валится от усталости.

В этот вечер он вернулся со всеми и уселся у костра рядом с рабочими псами, как будто трудился не меньше их.

Иннокентич не спеша сделал петлю и окликнул Соболя. Тот подошел.

— Съедим в ужин, — сказал мне Иннокентич.

Я молчал.

Иннокентич накинул псу на шею петлю и привязал его к зимовью. Собаки не обращали на него никакого внимания. Но когда он зарядил ружье и взвел курок, все псы повернули головы на щелчок, подбежали к хозяину и глядели точно по направлению дула, оскалив зубы на Соболя. Тот все понял и задрожал, тоже неуверенно оскалил зубы, как бы улыбнулся.

Иннокентич опустил ружье и крикнул:

— Васька!

— Тут! — отозвался я без особого энтузиазма.

— Он был слишком умным. И это в девять-то месяцев. — Старик сунул ружье мне в руки и сказал: — На-ко.

— Не могу, — сказал я, оглядываясь на Иннокентича. Потом прицелился, закрыл глаза и нажал курок.

Красавца мы съели вместе с собаками. Это как-то поддержало наши силы, но ненадолго. А уходить мы не хотели. Я-то, конечно, хотел уже вернуться в поселок, отоспаться, отогреться и откормиться. Мне уже было наплевать на деньги. Но Иннокентич, как бы боясь, чтобы я не заскулил, говорил:

— В будущем году соболь уйдет. Это сказал «папа Коля». Он парень ученый, знает.

И мы терпели.

Утром Иннокентич пошел по северному путику, я — по западному. Со мной бежали Ральф и Шельма.

Не прошел я и трех верст, как наткнулся на след очень широкой человеческой ноги, так мне показалось. Это прошел медведь. Рядом были следы Шельмы и Рдльфа.

Медведь сначала шел по путику, потом съел кедровку у капкана, зачем-то разрыл снег и двинулся на северо-восток. Я перезарядил оба ствола пулями, проверил, заряжен ли третий, нарезной ствол, и пошел по следу.

Год был неурожайный, ягод не было, медведь не заелся и осенью не залег в берлогу, как ему положено, а шастал по тайге, и, конечно, с голоду ничего не боялся. Но голодный паек делает храбрым не только медведя.

Своих собак я не слышал.

Рисунки С. Прусова

0 комментариев

Информация

Посетители, находящиеся в группе читатель, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.

Вход и регистрация